Глава 6. Свет Кармы

Ли Ён шёл за Чжин Хо, своим верным охранником, к резиденции корейской делегации. Его шаги были ровными, а взгляд сосредоточенным и отстранённым, словно прошедшая встреча не оставила в нём ни следа.

Чуть позади него двигался его наставник и личный помощник, Чун Су. Этот человек был послан его приёмным отцом, чтобы следить за правильностью проведения переговоров, соблюдением протокола и дипломатического этикета. Чун Су было около пятидесяти лет. Он был ниже Ли Ёна, но оставался для него отличным партнёром в тренировочных боях на боккэнах. В сущности, настоящим приёмным отцом для Ли Ёна был именно он, Чун Су, а не Ли Су Иль.

Надо отдать должное советнику короля: он окружил мальчика заботой, потакал его странным увлечениям, но воспитание маленького Ли Ёна полностью возложил на плечи Чун Су. Он, как и Ли Ён, был заинтригован поведением Тадамасы. Это были не первые его переговоры, и, возможно, что глава Пусанского офиса узнал его.

Однако его манеры на этот раз явно выходили за рамки дипломатического этикета, что, с одной стороны, вызывало у Чун Су тихое недоумение. Он всего пару раз встречался с Тадамасой, сопровождая Советника Короля Чосон, в связи с обсуждением корейской дани. Чун Су слышал о Тадамасе разное, но сейчас впервые столкнулся с «необычностью» и «несдержанностью» в его поведении, и был крайне озадачен. Ему встречались «несдержанные» самураи, но самураи, долгое время, занимающие высокий пост, связанный с дипломатической деятельностью и ведущие себя так странно, встречались впервые. — Чун Су, ты заметил, как странно вёл себя Тадамаса? — вдруг спросил Ли Ён, не в силах сдержать свои мысли.

Чун Су медленно поднял глаза, но не сразу заговорил. — Да, господин, заметил. Но, думаю, пока нет причин для беспокойства. Это всего лишь первая встреча, первый день. Он помолчал на мгновение, затем добавил спокойно, вновь сосредотачиваясь на дороге: — Возможно, ответ придёт при личной встрече, назначенной им в Час Петуха.

В глубине души самого Ли Ёна, что-то не давало ему покоя — словно тень проскользнула в поведении Тадамасы, оставляя странное ощущение незавершённости. Слова, жесты, взгляды... Всё было на месте, но что-то в них звучало не так, будто невидимая струна фальшиво дрогнула.

Ли Ён ещё не обладал большим дипломатическим опытом, но врождённое чутьё на людей никогда его не подводило. Он мог не разбираться в тонкостях придворного этикета, но умение читать людей было его неоспоримым преимуществом. И сейчас оно подсказывало ему, что за фасадом учтивости скрывается что-то другое.

Взгляд оставался сосредоточенным и холодным, шаги ровными и уверенными, но в голове мысли метались, как листья в осеннем ветре, а вихрь вопросов рвал привычный порядок: «Что же пошло не так?» — спрашивал он себя снова и снова. — Нагаи Тадамаса... Он запнулся. Неуклюже, как новичок. А ведь это человек, который провёл десятки переговоров без единой заминки.»

Он вспомнил описание, данное его отцом. Тадамаса действительно выглядел внушительно и отличался несдержанностью в своих реакциях — именно так его и описывал советник. Но завершить приём столь поспешно, да ещё и перенести встречу с Часа Козы на Час Петуха, переведя её в разряд приватной дипломатической беседы... Ли Ён нахмурился. Такой неожиданный шаг был совершенно непредсказуем, даже для его отца, королевского советника.

Молодой посол вспомнил, что его отец упоминал жену Тадамасы — Амико-сан, и надеялся на встречу с ней. По словам Ли Су Иля, именно она управляла всеми делами Пусанского офиса, а Тадамаса был лишь надёжной ширмой, за которой она плела свою паутину, охватывающую не только Японию, но и Корею. В конечном итоге последнее слово всегда оставалось за ней.

«Тадамаса не умеет сдерживаться, это было очевидно по его реакции на дипломатической встрече. А несдержанность, помноженная на импульсивность и невероятную физическую силу, превращает его в неуправляемое чудовище», — размышлял Ли Ён.

Однако, глядя на ухоженный дом и идеальный сад с прудами, он невольно признал: «Хотя, судя по этой обстановке, немалая заслуга в этом принадлежит самому Тадамасе.»

Тем не менее, эта мысль лишь усилила желание встретиться с Амико-сан. С той, кто, по словам приёмного отца, реально решает дела Пусанского офиса. С той, кого без преувеличения, можно назвать великой женщиной. С той, которая сумела приручить это «чудовище».

Но чем дальше развивались события, тем яснее становилось одно:

«Однако, если всё продолжится в том же духе, встреча с ней, похоже, вообще может не состояться», — невесело подумал Ли Ён.

Ли Ён задумчиво смотрел вперёд, его взгляд скользнул по широкой спине Чжин Хо, идущего впереди. Охранник, как всегда, шагал ровно и чинно, словно и не заметив странностей встречи.

«Что могло его так выбить из колеи? Имя? Моё лицо? Или он знает что-то ещё, чего не знаю я?» — продолжал Ли Ён мысленно.

Вопросы тянулись цепочкой, не находя ответов, а Ли Ён продолжал идти, сохраняя внешнее спокойствие, как и положено человеку его ранга.

«Его взгляд... такой тяжёлый, будто застывший в прошлом. И это странное предложение о встрече в Час Петуха...» — Ли Ён продолжал мысленно анализировать ход приёма, шагая ровно и невозмутимо.

«Слишком много деталей, которые не складываются в привычную картину. Я видел это раньше — удивление, неуверенность, даже страх. Но не у такого человека, как Тадамаса. Нет. Этот человек жёсткий и прямолинейный, как закалённый бамбук. Гнётся лишь тогда, когда это ему выгодно».

Ли Ён ещё раз представил перед собой большую и сильную фигуру главы Пусанского офиса. Его крепкая, жилистая грудь и мощные руки всегда казались готовыми к действию. Крепкие, пружинистые ноги — напряжённые, как сжатая пружина, — в любой момент могли перейти от покоя к нападению. Импульсивность Тадамасы читалась даже в его стойке: мгновение назад — спокойствие, а уже через секунду — взрыв силы.

В его движениях чувствовалась нервозная энергия — тот самый скрытый заряд, как у тигра, готового к неожиданному прыжку и удару. Картина была слишком ясной, но объяснения — слишком туманными.

«Что же заставило его замолчать? Потерять нить? Что он увидел во мне? Или... кого он увидел?»

Мысли Ли Ёна шли параллельно его шагам, размеренные и чёткие, но в них уже сквозило напряжение. Он был уверен лишь в одном: Тадамаса не человек, который запинается просто так.

Вариант со знанием японского языка он отмёл сразу. На дипломатической встрече он словно кокетничал, задавая вопросы Тадамасе и будто невзначай подчёркивая своё идеальное владение японским. Его речь была безупречна — от мягкой, точно выверенной интонации до последних грамматических тонкостей.

Ли Ён не льстил себе. Он не раз переводил для японских делегаций, и каждый раз японцы, услышав его речь, отзывались с почтением. Они отмечали его точность, правильное использование грамматики и чистоту произношения, которое для многих корейцев было недостижимо. «Излишняя экспрессия...» — подумал он, вспоминая частые ошибки своих соотечественников.

Корейцы, разговаривая с японцами, порой позволяли себе лишние эмоции, из-за чего интонация звучала неуклюже и вызывала раздражение. А японцы? Они никогда не упускали возможности уколоть или принизить корейцев — вежливо, завуалированно, но ядовито точно.

Однако этот случай стал поводом для разговоров среди его коллег. Многие задавались вопросом: «Как молодой секретарь смог выучить японский язык, да ещё с таким безупречным произношением и интонацией, не будучи японцем?!»

Эти слухи вскоре дошли до Ли Су Иля, но он предпочёл оставить вопросы без ответа. Он и сам знал часть прошлого своего воспитанника, а после личного разговора с королём его сомнения окончательно развеялись: молчание было лучшим выбором.

Однако, другие советники, ожидавшие объяснений, не могли смириться с отсутствием ответов. В их сердцах зародилось недоверие, которое постепенно превратилось в открытую враждебность. Они начали строить козни, подстраивая ему несбыточные обвинения, и устроили настоящую травлю.

Только благодаря безупречной выдержке и неоценимой поддержке короля Ли Су Илю удалось выдержать эти атаки и сохранить свой пост. Но даже это далось ценой репутационных потерь, которые ещё долго давали о себе знать.

«Нет, здесь что-то не так. Ладно. Узнаем на встрече в кабинете Тадамасы в Час Петуха. Хватит терзаться догадками», — Ли Ён резко оборвал поток и решительно зашагал вперёд, следуя за Чжин Хо, который всё также уверенно направлялся к покоям для членов дипломатической миссии.

Ли Ён вдруг заметил движение в дальнем углу двора.Тихий сад, огороженный стенами Пусанского офиса, словно застыл в полуденном зное. Здесь царила задумчивая тишина, нарушаемая лишь жужжанием насекомых и редкими чириканьем воробьев.

Гравий на тропинках был выметен до последнего камушка, а аккуратные клумбы с пышными кустами хризантем бросали короткие тени на белоснежные дорожки. Где-то вдалеке журчал ручей, его вода стекала по камням, создавая мягкий успокаивающий шум.

Сначала Ли Ён увидел, как промелькнула тень какого-то животного. Присмотревшись, Ли Ён заметил маленького оленёнка, прячущегося в тени деревьев. Тонкое светлое пятно мелькнуло среди зелени.

Молодая красивая девушка в светлом кимоно фурисодэ, украшенном вышивкой бледно-розовых ветвей сакуры, плавно шла по гравийной дорожке. Её лёгкие, изящные движения напоминали танец, а рядом прыгал маленький оленёнок, словно играя с ней. В порыве ветра длинные рукава кимоно на мгновение вспорхнули, как крылья, и вновь опустились. Её живой взгляд скользил по саду, словно она искала что-то неуловимое, спрятанное в самом воздухе.

«Кто она? Дочь Тадамасы?» — на короткий миг мелькнула мысль в голове Ли Ёна. Его взгляд невольно задержался на её силуэте: тонкий, изящный, словно вырезанный из бумаги, воздушный профиль девушки растворился за поворотом. Лишь лёгкий шорох шёлковой ткани и слабый, еле уловимый аромат цветов остались после неё — всё унесло дуновение ветра.

Сад вновь окутала тишина, как будто её никогда и не было. Но что-то в душе Ли Ёна уже изменилось — незаметно, но неотвратимо. «Отец был прав... и всё же неправ. Невозможно словами описать такую красоту,» — подумал он, опустив взгляд и продолжая следовать за Чжин Хо.

Воспоминание о её воздушном силуэте оставило в сердце молодого посла едва ощутимое волнение, которого он ещё не осознавал и не спешил объяснять самому себе.

Однако мысли и сомнения путались в голове, словно осенний лист, подхваченный порывом ветра — тихо, хаотично, неуловимо, мешая сосредоточиться на главном — его дипломатической миссии.

Он едва заметно поправил рукав одеяния — жест привычный, почти машинальный, но в этой маленькой, незаметной детали сквозило напряжение, которое он так тщательно скрывал от окружающих.

Молодой посол подошёл к дверям, ведущим в покои дипломатической миссии. Чжин Хо, как и полагалось верному охраннику, первым открыл двери, внимательно осмотрел помещение и лишь затем вошёл внутрь. Спустя короткое время он вернулся к двери и пригласил Ли Ёна пройти.